Нельзя убивать незнакомых людей, вдруг у них котик дома один
Вдруг кому пригодится.БИ давал на самостоятельное изучение.Что нашла.
читать дальшеРОМАНТИЧЕСКАЯ ЭСТЕТИКА В ТВОРЧЕСТВЕ НИКОЛАЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ПОЛЕВОГО (1796-1846)
Давая оценку русской литературе, Полевой критически относился к романтизму В. А. Жуковского, поэзия которого односторонне усвоила «безотчетную мечтательность» и лишена народности. Еще более решительно выступал Полевой против современных ему ультраромантиков, увлекавшихся романтическими эффектами и нарушавших «первое условие» романтического искусства – «истину изображения». Полевой прослеживает развитие национальной самобытности в русской литературе, осуществление чего выпало на долю А. С. Пушкина. Однако великий русский поэт оставался для Полевого выразителем новейшего романтизма, и «Борис Годунов» представлялся ему «шагом к настоящей романтической драме». Полевой не понял реалистической природы художественного метода Пушкина. Тем более остался вне его понимания и признания реализм Н. В. Гоголя. Это имело не только эстетические, но и политические причины. Ограниченно понимая свой принцип «истины изображения», Полевой признавал предметом художественного творчества не всю действительность, а только то, что «выходит из круга обыкновенных явлений». По поводу повести М. П. Погодина «Черная немочь» (1832) Полевой писал: «Говорят, что язык действующих лиц в «Черной немочи», картины и мелочные подробности взяты с природы… Но где границы вкуса? Все ли существующее в природе и обществе достойно быть перенесено в изящную словесность?» Это рассуждение характерно для романтика, который не хочет замечать отрицательных явлений современной ему действительности.
Он склоняется к позиции «примирения с действительностью». «Блажен,- продолжает Полевой,- когда он [поэт] будет уметь ужиться с миром, как В. Скотт». Однако, несмотря на частичное несогласие с Гюго, Полевой, в противоположность ориентации «любомудров» на немецкий идеализм, склонялся к признанию французского романтизма, прогрессивного в своих политических и литературных установках.
Осознавая свою эпоху как «время перерождения всех понятий литературных», Полевой в статье «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах» (1832) как бы подытоживает основные возражения, выдвинутые романтиками против «классиков». Романтизм в понимании Полевого – это новое направление в литературе, возникшее в борьбе против классицизма с его стесняющими творческую свободу правилами и основанное на национально-самобытных началах, свойственных каждому народу. В таком противопоставлении классицизма и романтизма Полевой сближается с декабристскими теоретиками искусства. В эстетике Полевого вообще заметно влияние литературно-теоретических взглядов А. А. Бестужева. Этот факт отметил В. Г. Белинский. Однако в концепции романтизма у Полевого мы не находим самого главного, что составляет особенность декабристской эстетики,- признания необходимости политического содержания искусства, не находим утверждения огромной общественной роли искусства. Мысль о поэте, стоящем выше интересов сегодняшнего дня, сближала взгляды Полевого с романтическим идеализмом. Полевой осуждает вмешательство поэта в общественную жизнь: «Вступая в мир, поэт нередко начинает терять, уступать, променивать свое высокое назначение, покоряясь отношениям общества, увлекаясь вещественными условиями».
Через некоторое время после закрытия «Московского телеграфа» Полевой переезжает в Петербург и, сотрудничая с Ф. В. Булгариным и Н. И. Гречем, становится негласным редактором «Сына отечества» и «Северной пчелы», ревностным защитником монархического режима. Такова была печальная судьба талантливого и образованного разночинца, не устоявшего под ударами реакции.
Своеобразную позицию занимал Полевой и в актуальном для того времени вопросе о народности. Защита прогрессивных тенденций буржуазного развития России резко отделяла Полевого от идеологов реакционного национализма, защитников теории «официальной народности». С их «квасным патриотизмом» «Московский телеграф» вел настойчивую борьбу. Полевой призывал к тому, чтобы «стихию русизма» воплотить в «формы европеизма», усматривая в этом путь к созданию своей философии, своей литературы, своей гражданственности. Однако боязнь революционных потрясений, преданность «закону» и «престолу» резко отделяли Полевого от революционных течений русской общественной мысли, подготовляли почву для позднейшего перехода его на реакционные позиции.
Иное течение романтической эстетики развивал в «Московском телеграфе» Н. А. Полевой. В своей общественно-политической основе его эстетика была шагом назад по сравнению с литературной платформой декабристов. Однако в период реакции, когда усилились реакционно-романтические течения, в частности эстетика романтического идеализма, Полевой сумел развить концепцию прогрессивного романтизма, особенно в сфере литературной критики.
Рецензия на первую главу «Евгения Онегина». (1825)
Рецензия на книгу А. Галича «опыт науки изящного». (1826)
«Нынешнее состояние драматического искусства во Франции». (1830)
«О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах». (1832)
Рецензия на «Адольфа» Б. Констана. (1832)
«Баллады и повести В. А. Жуковского». (1832)
«Борис Годунов». (1833)
«О драматической фантазии Н. Кукольника «Торквато Тассо». (1834)
Рецензия на драму Н. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла». (1834)
_________________________________________________________________
"Добролюбов (1836-1886): Основатель реальной критики"
Основатель реальной критики. Добролюбов вошел в историю общественной мысли и литературы как один из виднейших участников революционно-демократического движения. Пафос всей его деятельности заключался в сознании «великой роли .народных масс в экономии человеческих обществ». Его критические статьи и рецензии имели не только чисто литературное значение. Они служили ответами на вопросы, выдвигаемые жизнью, были формой идеологической борьбы, воспитывали в молодых читателях борцов за революционное преобразование действительности. К. Маркс и Ф. Энгельс высоко ценили деятельность Чернышевского и Добролюбова.
Они сравнивали русских критиков с Лессингом и Дидро, утверждая тем самым значение русской революционной демократии в истории мировой эстетической мысли. в статье «Начало демонстраций» писал, что «образованной и мыслящей России» дорог Добролюбов как . «писатель, страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против «внутренних турок» — против самодержавного правительства».
Добролюбов был основоположником реальной критики. Она давала возможность публицистического исследования действительности, вела к осмыслению и социальному анализу изображенных в литературе общественных явлений, «к рассуждениям,— как писал критик,— о той среде, о жизни, о той эпохе, которая вызвала в писателе то или другое произведение».
Будучи материалистом, Добролюбов вслед за Чернышевским исходил из положения, что действительность всегда выше искусства и что от художественного произведения требуется прежде всего верность «смыслу действительности». Однако отсюда не следует делать вывод, что Добролюбов недооценивал роль литературы в общественной жизни. Он писал: «Если бы мы думали, что литература вообще ничего не может значить в народной жизни, то мы всякое писание считали бы бесполезным. Но мы убеждены, что при известной степени развития народа литература становится одною из сил, движущих общество…». Передовые взгляды художника-творца способствуют наиболее глубокому и полному проникновению в суть чех жизненных явлений, которые отображаются в произведении. Однако на практике Добролюбову постоянно приходилось сталкиваться с более сложными ситуациями, когда декларативные заявле-ппи писателя противоречили объективному смыслу создаваемых им творений. Поэтому критик-демократ специально останавливался на проблеме, имеющей большое теоретическое и практическое значение. Речь идет о сложном, диалектическом соотношении мировоззрения писателя и его художественного творчества. Добролюбов утверждал, что при оценке того или иного произведения следует прежде всего исходить не из «отвлеченных рассуждений» писателя, не из его «деклараций» и «силлогизмов». Ключ К характеристике таланта писателя, своеобразия его «взгляда на мир» следует искать «в живых образах, создаваемых им».
Характерно, что эти вопросы Добролюбов поставил в статье «Темное царство» (859), посвященной Островскому. Вокруг раннего творчества драматурга разгорелась оживленная полемика, его произведения получали порою взаимоисключающие оценки.
получали порою взаимоисключающие оценки. Добролюбову даже пришлось вступить в скрытую полемику с Чернышевским, который в рецензии 854 г., упрекая Островского за славянофильские тенденции, утверждал, что «ошибочное направление губит самый сильный талант».
Таким образом, само по себе правдивое изображение действительности (не натуралистическое, разумеется, а «выясненное в сознании художника») дает «реальной критике» достаточно оснований для выводов относительно тех жизненных условий, которые предопределили возникновение тех или иных конфликтов, характеров, типов. По этому принципу построены известные статьи Добролюбова о Гончарове («Что такое обломовщина»), Островском («Темное царство» и «Луч света в темном царстве»), Тургеневе («Когда же придет настоящий день?»), Достоевском («Забитые люди»).
Добролюбов развивал те тенденции, которые были намечены в последних статьях Белинского, прямо связывая народность литерала туры с отображением общественных интересов. Критик сожалел, что «между десятками литературных партий! почти никогда нет партии народа в литературе». И пусть наше сегодняшнее понятие партия отличается от того значения которое придавал этому термину Добролюбов, слово все же было произнесено.
Добролюбов глубоко осознавал историческое значение дружбы русского и украинского народов, считая насущной необходимостью их совместные действия в борьбе с общим врагом. Поэтому любые попытки противопоставить два народа друг другу вызывали с его стороны самый горячий протест. Он учил своих читателей различать реакционные мероприятия царского правительства, ведущие к национальной розни, и неизменное стремление русского общества к братскому единству с украинским народом.
В статье «Черты для характеристики русского простонародья» Добролюбов писал: «У нас нет причин разъединения с малорусским народом… Если сами малороссы не совсем доверяют нам, так этому виной такие исторические обстоятельства, в которых участвовала административная часть русского общества, а уж никак не народ».
В небольшой рецензии о Шевченко Добролюбов поставил важнейшие проблемы, чрезвычайно важные для развития украинской демократической литературы: соотношение народной поэзии и литературы, роль русского литературного языка в развитии литературного языка украинского народа и т. д. О Шевченко критик-революционер писал: «Он — поэт совершенно народный, такой, никого мы не можем указать у себя. Даже Кольцов нейдет с ним и сравнение… весь круг его дум и сочувствий находится в совершенном соответствии со смыслом и строем народной жизни». Эти соображения имеют важное значение не только как исключительно высокая оценка гениального автора «Кобзаря», но и как теоретическое осмысление принципа народности в литературе. Особый интерес приобретает положительный отзыв Добролюбова о поэме «Гайдамаки». В свое время Белинский отрицательно отнесся к этому произведению. Добролюбов же подошел к поэме более объективно, увидев в ней верное воспроизведение народного характера, основанное на традициях украинского фольклора.
Принципы литературно-критической деятельности Добролюбова оказались очень важными для выдающихся представителей украинской демократической литературы второй половины XIX в. Так, И. Я. Франко хорошо знал статьи Добролюбова и в своих работах, посвященных творчеству великих русских писателей, не однажды высказывал суждения, близкие к мыслям русского критика. Замечательное исследование Франко о Шевченко не случайно, называется «Темное царство». Объясняя выбор такого названия, Франко ссылался на известную статью Добролюбова, называя ее! «лучшей работой самого выдающегося русского критика».
читать дальшеРОМАНТИЧЕСКАЯ ЭСТЕТИКА В ТВОРЧЕСТВЕ НИКОЛАЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ПОЛЕВОГО (1796-1846)
Давая оценку русской литературе, Полевой критически относился к романтизму В. А. Жуковского, поэзия которого односторонне усвоила «безотчетную мечтательность» и лишена народности. Еще более решительно выступал Полевой против современных ему ультраромантиков, увлекавшихся романтическими эффектами и нарушавших «первое условие» романтического искусства – «истину изображения». Полевой прослеживает развитие национальной самобытности в русской литературе, осуществление чего выпало на долю А. С. Пушкина. Однако великий русский поэт оставался для Полевого выразителем новейшего романтизма, и «Борис Годунов» представлялся ему «шагом к настоящей романтической драме». Полевой не понял реалистической природы художественного метода Пушкина. Тем более остался вне его понимания и признания реализм Н. В. Гоголя. Это имело не только эстетические, но и политические причины. Ограниченно понимая свой принцип «истины изображения», Полевой признавал предметом художественного творчества не всю действительность, а только то, что «выходит из круга обыкновенных явлений». По поводу повести М. П. Погодина «Черная немочь» (1832) Полевой писал: «Говорят, что язык действующих лиц в «Черной немочи», картины и мелочные подробности взяты с природы… Но где границы вкуса? Все ли существующее в природе и обществе достойно быть перенесено в изящную словесность?» Это рассуждение характерно для романтика, который не хочет замечать отрицательных явлений современной ему действительности.
Он склоняется к позиции «примирения с действительностью». «Блажен,- продолжает Полевой,- когда он [поэт] будет уметь ужиться с миром, как В. Скотт». Однако, несмотря на частичное несогласие с Гюго, Полевой, в противоположность ориентации «любомудров» на немецкий идеализм, склонялся к признанию французского романтизма, прогрессивного в своих политических и литературных установках.
Осознавая свою эпоху как «время перерождения всех понятий литературных», Полевой в статье «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах» (1832) как бы подытоживает основные возражения, выдвинутые романтиками против «классиков». Романтизм в понимании Полевого – это новое направление в литературе, возникшее в борьбе против классицизма с его стесняющими творческую свободу правилами и основанное на национально-самобытных началах, свойственных каждому народу. В таком противопоставлении классицизма и романтизма Полевой сближается с декабристскими теоретиками искусства. В эстетике Полевого вообще заметно влияние литературно-теоретических взглядов А. А. Бестужева. Этот факт отметил В. Г. Белинский. Однако в концепции романтизма у Полевого мы не находим самого главного, что составляет особенность декабристской эстетики,- признания необходимости политического содержания искусства, не находим утверждения огромной общественной роли искусства. Мысль о поэте, стоящем выше интересов сегодняшнего дня, сближала взгляды Полевого с романтическим идеализмом. Полевой осуждает вмешательство поэта в общественную жизнь: «Вступая в мир, поэт нередко начинает терять, уступать, променивать свое высокое назначение, покоряясь отношениям общества, увлекаясь вещественными условиями».
Через некоторое время после закрытия «Московского телеграфа» Полевой переезжает в Петербург и, сотрудничая с Ф. В. Булгариным и Н. И. Гречем, становится негласным редактором «Сына отечества» и «Северной пчелы», ревностным защитником монархического режима. Такова была печальная судьба талантливого и образованного разночинца, не устоявшего под ударами реакции.
Своеобразную позицию занимал Полевой и в актуальном для того времени вопросе о народности. Защита прогрессивных тенденций буржуазного развития России резко отделяла Полевого от идеологов реакционного национализма, защитников теории «официальной народности». С их «квасным патриотизмом» «Московский телеграф» вел настойчивую борьбу. Полевой призывал к тому, чтобы «стихию русизма» воплотить в «формы европеизма», усматривая в этом путь к созданию своей философии, своей литературы, своей гражданственности. Однако боязнь революционных потрясений, преданность «закону» и «престолу» резко отделяли Полевого от революционных течений русской общественной мысли, подготовляли почву для позднейшего перехода его на реакционные позиции.
Иное течение романтической эстетики развивал в «Московском телеграфе» Н. А. Полевой. В своей общественно-политической основе его эстетика была шагом назад по сравнению с литературной платформой декабристов. Однако в период реакции, когда усилились реакционно-романтические течения, в частности эстетика романтического идеализма, Полевой сумел развить концепцию прогрессивного романтизма, особенно в сфере литературной критики.
Рецензия на первую главу «Евгения Онегина». (1825)
Рецензия на книгу А. Галича «опыт науки изящного». (1826)
«Нынешнее состояние драматического искусства во Франции». (1830)
«О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах». (1832)
Рецензия на «Адольфа» Б. Констана. (1832)
«Баллады и повести В. А. Жуковского». (1832)
«Борис Годунов». (1833)
«О драматической фантазии Н. Кукольника «Торквато Тассо». (1834)
Рецензия на драму Н. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла». (1834)
_________________________________________________________________
"Добролюбов (1836-1886): Основатель реальной критики"
Основатель реальной критики. Добролюбов вошел в историю общественной мысли и литературы как один из виднейших участников революционно-демократического движения. Пафос всей его деятельности заключался в сознании «великой роли .народных масс в экономии человеческих обществ». Его критические статьи и рецензии имели не только чисто литературное значение. Они служили ответами на вопросы, выдвигаемые жизнью, были формой идеологической борьбы, воспитывали в молодых читателях борцов за революционное преобразование действительности. К. Маркс и Ф. Энгельс высоко ценили деятельность Чернышевского и Добролюбова.
Они сравнивали русских критиков с Лессингом и Дидро, утверждая тем самым значение русской революционной демократии в истории мировой эстетической мысли. в статье «Начало демонстраций» писал, что «образованной и мыслящей России» дорог Добролюбов как . «писатель, страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против «внутренних турок» — против самодержавного правительства».
Добролюбов был основоположником реальной критики. Она давала возможность публицистического исследования действительности, вела к осмыслению и социальному анализу изображенных в литературе общественных явлений, «к рассуждениям,— как писал критик,— о той среде, о жизни, о той эпохе, которая вызвала в писателе то или другое произведение».
Будучи материалистом, Добролюбов вслед за Чернышевским исходил из положения, что действительность всегда выше искусства и что от художественного произведения требуется прежде всего верность «смыслу действительности». Однако отсюда не следует делать вывод, что Добролюбов недооценивал роль литературы в общественной жизни. Он писал: «Если бы мы думали, что литература вообще ничего не может значить в народной жизни, то мы всякое писание считали бы бесполезным. Но мы убеждены, что при известной степени развития народа литература становится одною из сил, движущих общество…». Передовые взгляды художника-творца способствуют наиболее глубокому и полному проникновению в суть чех жизненных явлений, которые отображаются в произведении. Однако на практике Добролюбову постоянно приходилось сталкиваться с более сложными ситуациями, когда декларативные заявле-ппи писателя противоречили объективному смыслу создаваемых им творений. Поэтому критик-демократ специально останавливался на проблеме, имеющей большое теоретическое и практическое значение. Речь идет о сложном, диалектическом соотношении мировоззрения писателя и его художественного творчества. Добролюбов утверждал, что при оценке того или иного произведения следует прежде всего исходить не из «отвлеченных рассуждений» писателя, не из его «деклараций» и «силлогизмов». Ключ К характеристике таланта писателя, своеобразия его «взгляда на мир» следует искать «в живых образах, создаваемых им».
Характерно, что эти вопросы Добролюбов поставил в статье «Темное царство» (859), посвященной Островскому. Вокруг раннего творчества драматурга разгорелась оживленная полемика, его произведения получали порою взаимоисключающие оценки.
получали порою взаимоисключающие оценки. Добролюбову даже пришлось вступить в скрытую полемику с Чернышевским, который в рецензии 854 г., упрекая Островского за славянофильские тенденции, утверждал, что «ошибочное направление губит самый сильный талант».
Таким образом, само по себе правдивое изображение действительности (не натуралистическое, разумеется, а «выясненное в сознании художника») дает «реальной критике» достаточно оснований для выводов относительно тех жизненных условий, которые предопределили возникновение тех или иных конфликтов, характеров, типов. По этому принципу построены известные статьи Добролюбова о Гончарове («Что такое обломовщина»), Островском («Темное царство» и «Луч света в темном царстве»), Тургеневе («Когда же придет настоящий день?»), Достоевском («Забитые люди»).
Добролюбов развивал те тенденции, которые были намечены в последних статьях Белинского, прямо связывая народность литерала туры с отображением общественных интересов. Критик сожалел, что «между десятками литературных партий! почти никогда нет партии народа в литературе». И пусть наше сегодняшнее понятие партия отличается от того значения которое придавал этому термину Добролюбов, слово все же было произнесено.
Добролюбов глубоко осознавал историческое значение дружбы русского и украинского народов, считая насущной необходимостью их совместные действия в борьбе с общим врагом. Поэтому любые попытки противопоставить два народа друг другу вызывали с его стороны самый горячий протест. Он учил своих читателей различать реакционные мероприятия царского правительства, ведущие к национальной розни, и неизменное стремление русского общества к братскому единству с украинским народом.
В статье «Черты для характеристики русского простонародья» Добролюбов писал: «У нас нет причин разъединения с малорусским народом… Если сами малороссы не совсем доверяют нам, так этому виной такие исторические обстоятельства, в которых участвовала административная часть русского общества, а уж никак не народ».
В небольшой рецензии о Шевченко Добролюбов поставил важнейшие проблемы, чрезвычайно важные для развития украинской демократической литературы: соотношение народной поэзии и литературы, роль русского литературного языка в развитии литературного языка украинского народа и т. д. О Шевченко критик-революционер писал: «Он — поэт совершенно народный, такой, никого мы не можем указать у себя. Даже Кольцов нейдет с ним и сравнение… весь круг его дум и сочувствий находится в совершенном соответствии со смыслом и строем народной жизни». Эти соображения имеют важное значение не только как исключительно высокая оценка гениального автора «Кобзаря», но и как теоретическое осмысление принципа народности в литературе. Особый интерес приобретает положительный отзыв Добролюбова о поэме «Гайдамаки». В свое время Белинский отрицательно отнесся к этому произведению. Добролюбов же подошел к поэме более объективно, увидев в ней верное воспроизведение народного характера, основанное на традициях украинского фольклора.
Принципы литературно-критической деятельности Добролюбова оказались очень важными для выдающихся представителей украинской демократической литературы второй половины XIX в. Так, И. Я. Франко хорошо знал статьи Добролюбова и в своих работах, посвященных творчеству великих русских писателей, не однажды высказывал суждения, близкие к мыслям русского критика. Замечательное исследование Франко о Шевченко не случайно, называется «Темное царство». Объясняя выбор такого названия, Франко ссылался на известную статью Добролюбова, называя ее! «лучшей работой самого выдающегося русского критика».
@темы: эта женщина еще и учится